Неточные совпадения
Генерал жил генералом, хлебосольствовал, любил, чтобы
соседи приезжали изъявлять ему почтенье; сам, разумеется, визитов не платил, говорил хрипло, читал книги и имел
дочь, существо невиданное, странное, которую скорей можно было почесть каким-то фантастическим видением, чем женщиной.
— Нет, не злые: деревяшки какие-то. А впрочем, я не могу на них пожаловаться.
Соседи есть: у помещика Касаткина
дочь, образованная, любезная, добрейшая девица… не гордая…
Перебиваясь кое-как со дня на день при помощи бурмистра Якова, заменившего прежнего управляющего и оказавшегося впоследствии времени таким же, если не большим, грабителем да сверх того отравлявшего мое существование запахом своих дегтярных сапогов, вспомнил я однажды об одном знакомом соседнем семействе, состоявшем из отставной полковницы и двух
дочерей, велел заложить дрожки и поехал к
соседям.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его
дочери вышли из калитки новокупленного дома и отправились к
соседу. Не стану описывать ни русского кафтана Адриана Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и красные башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
Соседи говорили о свадьбе, как о деле уже конченном, а добрая Прасковья Петровна радовалась, что
дочь ее наконец нашла себе достойного жениха.
Старый же Берестов, с своей стороны, хотя и признавал в своем
соседе некоторое сумасбродство (или, по его выражению, английскую дурь), однако же не отрицал в нем и многих отличных достоинств, например: редкой оборотливости; Григорий Иванович был близкий родственник графу Пронскому, человеку знатному и сильному; граф мог быть очень полезен Алексею, а Муромский (так думал Иван Петрович), вероятно, обрадуется случаю выдать свою
дочь выгодным образом.
Смерть застигла ее как раз во время запоя матери. Собрались
соседи и с помощью дворовых устроили похороны. На этот раз к Степаниде Михайловне приставили прислугу и не выпускали ее из спальни, так что неизвестно, поняла ли она что-нибудь, когда мимо ее окон проносили на погост гроб, заключавший в себе останки страстно любимой
дочери.
Этот страшный вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже в самые тяжелые минуты не забывала о
дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы
дочь, на время запоя, уходила к
соседям, но последняя не соглашалась.
По поводу этих наблюдений носились слухи, что вдова не очень разборчива на средства, лишь бы «рассовать»
дочерей, но
соседи относились к этому снисходительно, понимая, что с такой обузой справиться не легко.
Пришлось обращаться за помощью к
соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую
дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими
дочерьми.
Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Мне также жалко было расставаться с Багровом и со всеми его удовольствиями, с удочкой, с ястребами, которыми только что начинали травить, а всего более — с мохноногими и двухохлыми голубями, которых две пары недавно подарил мне Иван Петрович Куроедов, богатый
сосед тетушки Аксиньи Степановны, сватавшийся к ее
дочери, очень красивой девушке, но еще слишком молодой.
Ихменев же был слишком горд, чтоб оправдывать
дочь свою пред кумушками, и настрого запретил своей Анне Андреевне вступать в какие бы то ни было объяснения с
соседями.
— А вот и
дочь моя, — промолвила княгиня, указав на нее локтем. — Зиночка, сын нашего
соседа, господина В. Как вас зовут, позвольте узнать?
У дочери-невесты платья подошли, а поблизости, у соседа-священника, скоро свадьбу играть будут; ежели не ехать — люди осудят, а ежели ехать — надо и самому приформиться, и семью обшить.
Семен Афанасьевич только слышал о каких-то замешательствах и столкновениях брата с крестьянами, потом все как-то уладилось, потом получены выкупные, потом Семен Афанасьевич дрался на дуэли из-за m-lle Стратилатовой, первой красавицы в губернии,
дочери его
соседа по имению.
Будучи близким
соседом Бактеевых, которым приходился дальним родственником по мужу
дочери Бактеевой, А. А. Курмышевой (да, кажется, и крестьяне их жили в одном селе), он умел так сыскать их расположение, что все его любили и носили на руках.
Потом пошел дедушка с своей
дочерью на толчею, захватил из ступы горсть толченого проса, обдул его на ладони и сказал помольщику, знакомому мордвину: «Чего смотришь,
сосед Васюха?
Изредка наезжал какой-нибудь
сосед — Негров под другой фамилией — или старуха тетка, проживавшая в губернском городе и поврежденная на желании отдать
дочерей замуж; тогда на миг порядок жизни изменялся; но гости уезжали — и все шло по-прежнему.
Мельник, имея, может статься, в виду капитал
соседа, охотно отдал
дочь свою за племянника.
Сосновское общество отрезало бессрочному узаконенный участок земли. Но Ваня не захотел оставаться в Сосновке. Вид Оки пробудил в нем желание возвратиться к прежнему, отцовскому промыслу. Землю свою отдал он под пашню
соседу, а сам снял внаймы маленькое озеро, на гладкой поверхности которого с последним половодьем не переставала играть рыба. Он обстроился и тотчас же перевел к себе в дом дедушку Кондратия, его
дочь и внучка.
Пόд-вечер приехали гости к Палицыну; Наталья Сергевна разрядилась в фижмы и парчевое платье, распудрилась и разрумянилась; стол в гостиной уставили вареньями, ягодами сушеными и свежими; Генадий Василич Горинкин, богатый
сосед, сидел на почетном месте, и хозяйка поминутно подносила ему тарелки с сластями; он брал из каждой понемножку и важно обтирал себе губы; он был высокого росту, белокур, и вообще довольно ловок для деревенского жителя того века; и это потому быть может, что он служил в лейб-кампанцах; 25<-и> лет вышед в отставку, он женился и нажил себе двух
дочерей и одного сына; — Борис Петрович занимал его разговорами о хозяйстве, о Москве и проч., бранил новое, хвалил старое, как все старики, ибо вообще, если человек сам стал хуже, то всё ему хуже кажется; — поздно вечером, истощив разговор, они не знали, что начать; зевали в руку, вертелись на местах, смотрели по сторонам; но заботливый хозяин тотчас нашелся...
Последнее обстоятельство не понравилось особенно тем из
соседей, у которых на руках были взрослые
дочери, потому что Мановский, несмотря на невыгодные слухи об отце, был очень выгодный жених.
— Честь имею рекомендоваться: я граф Сапега, — начал тот, подходя к хозяину, —
сосед ваш, и приехал, чтобы начать знакомство с вами, которое тем более интересно для меня, что супруга ваша уже знакома мне. Она
дочь моего приятеля.
После турецких и шведских кампаний возвратившись на свою родину, он вздумал жениться — то есть не совсем вовремя — и женился на двадцатилетней красавице,
дочери самого ближнего
соседа, которая, несмотря на молодые лета свои, имела удивительную склонность к меланхолии, так что целые дни могла просиживать в глубокой задумчивости; когда же говорила, то говорила умно, складно и даже с разительным красноречием; а когда взглядывала на человека, то всякому хотелось остановить на себе глаза ее: так они были приветливы и милы!..
Барабошев. Извольте, маменька, понимать; я сейчас вам буду докладывать.
Сосед Пустоплесов тоже
дочери жениха ищет.
В одном из первых моих писем отсюда я вам говорил о Перекатовых, наших
соседях; я женюсь на их единственной
дочери Марии.
Между тем, другое, еще более радостное известие ожидало нежного отца: гордый и знатный
сосед, но человек с добрым сердцем, побежденный постоянством и покорностью своего сына, согласился на его женитьбу на
дочери Мирошева…
Но нужно испытание злату в горниле, и бог посылает Мирошеву испытание: единственная
дочь, которую он и мать любят всею силою простых сердец своих, ничем другим неразвлеченных, полюбила сына
соседа, богатого и знатного родом; сын, разумеется, сам ее любит; но отец слышать не хочет о женитьбе сына на мелкопоместной дворяночке.
Но через несколько минут погрузилась она в некоторую задумчивость — осмотрелась вокруг себя, увидела
дочь своего
соседа (пятнадцатилетнюю девушку), идущую по дороге, — кликнула ее, вынула из кармана десять империалов и, подавая ей, сказала: «Любезная Анюта, любезная подружка!
Начавшийся разговор возбудил непреодолимое желание и любопытство философа узнать обстоятельнее про умершую сотникову
дочь. И потому, желая опять навести его на прежнюю материю, обратился к
соседу своему с такими словами...
Глафира. Кричи еще шибче, чтоб
соседи услыхали, коли стыда в тебе нет. Пойдем, Лизанька. (Мужу.) Ты погоди, я тебе это припомню. (
Дочери.) Да что же ты нейдешь, мерзкая девчонка! Как примусь я тебя колотить.
Веселая сельская жизнь Степана Степановича стала скоро известной в околотке; явились
соседи, одни с целью его женить на
дочери, другие обыграть, третьи, более скромные, познакомились потому, что им казалось пить чужой пунш приятнее своего.
Жил старый Трифон Лохматый да Бога благодарил. Тихо жил, смирно, с
соседями в любви да в совете; добрая слава шла про него далеко. Обиды от Лохматого никто не видал, каждому человеку он по силе своей рад был сделать добро. Пуще всего не любил мирских пересудов. Терпеть не мог, как иной раз
дочери, набравшись вестей на супрядках аль у колодца, зачнут языками косточки кому-нибудь перемывать.
Родители, узнав про уход
дочери, тотчас лошадей запрягать, в погоню скакать, родных,
соседей на ноги поднимут, рассыплются по всем сторонам беглецов искать.
Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник?» — «Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)». — «Что это за имя, — воскликнул тот со смехом. — Я первый раз такое слышу!» — «Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие
соседи приходили к дверям спрашивать, сына или
дочь Бог ей дал; им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя». — После этого он взял сааз и начал петь...
Вы пообедаете у нас, а
соседи скажут, что вы ухаживаете за нашей
дочерью, и бог знает чего ни наговорят.
На террасе сидит Машенькина maman, женщина добрая, но с предрассудками; взглянув на взволнованное лицо
дочери, она останавливает на мне долгий взгляд и вздыхает, как бы желая сказать: «Ах, молодежь, даже скрыть не умеете!» Кроме нее на террасе сидят несколько разноцветных девиц и между ними мой
сосед по даче, отставной офицер, раненный в последнюю войну в левый висок и в правое бедро.
Скорее деньги Иоганна фон Ферзена, чем еще только расцветшая красота его
дочери Эммы за несколько лет до того времени, к которому относится наш рассказ, сильно затронули сердце
соседа и приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон Доннершварца, владельца замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
«Девчонка-звереныш», как прозвали Дашу
соседи, служила темой бесчисленных и непрерывных рассказов, тем более, что сам ее отец Николай Митрофанович с горечью жаловался на
дочь всем встречным и поперечным и выражал недоумение, в кого она могла уродиться.
Это поведение
дочери у гроба отца возмутило
соседей и стало надолго предметом обсуждения обывателей Сивцева Вражка. Заметили также взгляды ненависти и презрения, которые подчас останавливала неутешная вдова на своей единственной
дочери, которая, казалось бы, в минуту потери мужа, должна бы была сделаться особенно дорогой для одинокой матери. Все это подтвердило в глазах обывателей созданную уже целые годы легенду о происхождении этого «звереныша».
Ничего не сказал отец, прочтя записку, поцеловал
дочь, благословил ее и, запечатав послание, отослал с Филемоном к
соседу.
Скорее деньги Иоганна фон-Ферзен, чем еще только расцветшая красота его
дочери Эммы за несколько лет до того времени, к которому относится наш рассказ, сильно затронули сердце
соседа и приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон-Доннершварца, владельца замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
Княгиня овдовела лет десять тому назад и все свои заботы отдала своей только что родившейся
дочери, посвящая ей все досуги своей хозяйственной деятельности, считавшейся образцовой среди ее
соседей.
В столовой, кроме «самого» и его
дочери, были старушка-тетка Надежды Гавриловны, сестра ее матери, вдова купца, умершего несостоятельным, заведывавшая хозяйством Синявина, и два
соседа по лавкам Гаврилы Семеновича, нарочно, как мы потом узнали, приглашенных хозяином. Тут-то, у стола, в сконфуженно-недоумевающем ожидании, на кончиках стульев, сидели старик Алексей Парфенович и его сын Петр — красивый брюнет лет двадцати пяти.
Убеждение, высказанное еще покойным Николаем Митрофановым о том, что его
дочь останется «вековухой», то есть не выйдет замуж, разделяли не только близкие
соседи, но и все обыватели Сивцева Вражка.
Все это, повторяем, возмущало
соседей, и рассказы о ее молодечестве, а кстати и беспутстве, преувеличенные и разукрашенные, ходили по Сивцеву Вражку, хотя участие девиц в кулачных боях не было в то время совершенно исключительным явлением. Молва о ней, как о «выродке человеческого рода», «звере рыкающем», «исчадьи ада», «чертовой
дочери» снежным комом катились по Москве.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица:
соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с
дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге.